Через костры и пытки - Страница 7

Кирилл медлил, разглядывая чтеца. Блуждающие глаза фанатика, низкий, изборожденный морщинами лоб, сильные жилистые руки и преданный, как у собаки, взгляд — весь внешний вид его убеждал в том, что этот не задумается над высокими материями, когда речь зайдет о выполнении христианского долга. В конце концов, для него, как для каждого христианина, главное — заслужить спасение в царстве христовом. А это епископ мог обещать со спокойной совестью.

Кирилл отвел глаза в сторону, словно ни к кому не обращаясь, начал говорить о том, что жаждет умиротворения среди горожан, что нескончаемые распри отвлекают от служения господу. Но что поделаешь, если есть люди, которые смущают умы, ненавидят христиан, мешая всеобщему примирению. Он, Кирилл, давно протягивает руку префекту, желая вместе с ним установить мир в Александрии. У него только одно требование: чтобы никто не препятствовал христианам исповедовать свою веру, ведь его обязанность — заботиться о своих чадах, которые вручили ему епископский жезл, доверив свои судьбы. Но язычники препятствуют этому, пытаются настроить против него префекта. И главная среди них — Гипатия…

Он говорил долго, вышагивая по мраморным плитам, лишь краем глаза поглядывая на Петра. Потом неожиданно остановился подле него, просверлив глазами:

— Готов ли ты выполнить свой христианский долг во имя величия церкви Иисуса, во имя погибели проклятых язычников, врагов христовых?

— Готов, — отозвался Петр.

— Готов ли ты именем господа поклясться, что сохранишь тайну во веки веков до судного дня, когда воздастся тебе по заслугам?

— Готов.

— Тогда слушай, ибо святая церковь вверяет в руки твои богоугодное дело…

5

Волны набегали на берег, бились о скалы и, бессильные сокрушить каменную твердыню, откатывались назад. Теплые брызги обдавали лицо Гипатии. Она не уклонялась от них, а, напротив, тянулась к ласковому дыханию моря.

Гипатия любила уходить в рассветные часы к морю, оставаться одна и предаваться размышлениям, слушая шум прибоя. Вечерами, когда мгла опускалась на землю, Гипатия поднималась на плоскую крышу своего дома и наблюдала за звездами, стараясь постичь тайны их движения на небосводе. И до рассвета оставалась наедине со своими мыслями.

О чем думала эта удивительная женщина? Может быть, о стремительном беге жизни, о том, что человеку слишком мало отпущено природой, чтобы он мог до конца раскрыть себя? Ей было уже сорок пять. Большая часть жизни осталась позади. А ведь она еще постигла так мало.

Гипатия не тратила бездумно время, всегда ценила его. Пожалуй, не было в жизни ее и часа, о котором она могла бы сожалеть, что прожит он зря.

Гипатия родилась в ученой семье. Ее отец Теон был видным математиком и астрономом, он трудился в стенах Александрийского Мусейона. От отца она унаследовала пытливый ум, жажду познания и глубокий интерес ко всему, с чем приходилось сталкиваться в жизни. Гипатия с юных лет пристрастилась к чтению, проявила интерес к математике, прежде всего к геометрии. Она поражала окружающих своими познаниями, самостоятельными суждениями, к которым прислушивались даже маститые ученые, приезжавшие в Александрию из разных стран. И неудивительно, что молва о необычайных познаниях дочери Теона, о ее незаурядных способностях разнеслась во все концы империи. Так родилась слава о прекраснейшей и достойнейшей Гипатии.

У нее появились ученики. Она начала читать лекции, привлекавшие множество слушателей. И те, кто приходил послушать ее, не разочаровывались. Молва о талантливой женщине ничуть не преувеличивала ее достоинств, как это обычно случалось. Казалось, нет такой области познания, в которой бы она не преуспела. Гипатия увлеченно занималась философией, скрупулезно штудируя сочинения Платона и других мыслителей его школы. Она комментировала трактаты своего соотечественника Диофанта, прославленного математика из Александрийского Мусейона, труд другого известного математика Аполлона Пергского «Конические сечения». Ее интересовали механика, навигация и другие науки. Гипатии приписываются изобретение ареометра — прибора для определения плотности жидкости, идея создания астролябии, с помощью которой можно было определить положение корабля в открытом море.

Она превосходно знала древнюю литературу, повторяя во время лекций наизусть гекзаметры Гомера, поэтические творения Сапфо и Анакреонта, драматические диалоги Эсхила и Софокла, мудрые притчи Эзопа.

Познания Гипатии были так обширны, ее научный авторитет так высок, что вполне естественным было решение городских властей просить ее возглавить кафедру философии в Александрии. По общему признанию, она являлась самой достойной из достойных.

Не сразу магистрат решился на такой шаг. Никогда еще женщина не возглавляла кафедру. Но Гипатия действительно превзошла всех философов, и не было никого, кто мог бы соперничать с ней. Она приняла предложение.

Нет, она не растрачивала свое время, дарованные ей способности. Она жила наукой. И может быть, за эту цельность люди одаривали ее глубоким уважением и любовью.

Конечно, не все. Были и завистники. Были и такие, которые ненавидели ее, хотя и не высказывали открыто своей неприязни. Она знала их. Вот, например, епископ Кирилл, всегда учтивый с нею, но разве трудно заметить в его глазах зловещие огоньки?

Кирилл не мог простить ей то, что она отказалась принять христианство. Но разве можно принять сердцем идеи, которые не приемлет разум? Пойти на сделку с совестью, признать веру, которую считаешь ложной? Этого она не могла.