Через костры и пытки - Страница 75

3

Если бы викарий Лебег знал, как он ошибся! Имя Мелье не кануло в вечность. Кюре сумел перехитрить своих ловких противников. Он предусмотрительно оставил еще один экземпляр своего сочинения, который ускользнул от внимания реймсского духовенства. И этот сохранившийся чудом экземпляр рукописи дал жизнь десяткам и сотням списков, тайно распространявшихся по всей Франции после трагической гибели Жана Мелье.

«Завещание» — под таким названием получило известность предсмертное писание священника из Этрепиньи. Под таким названием его тайно переписывали, передавали из рук в руки вольнодумцы.

Полиция начала охоту за списками. Каждый попавший в ее руки экземпляр тотчас же уничтожался, а тех, у кого он был обнаружен, ожидала суровая кара. Одно упоминание имени Мелье грозило жестоким наказанием. Но ничего не помогало. «Завещание» продолжало жить, повергая в страх тех, против кого оно было направлено.

Да еще какой страх! Ведь в нем подвергались убийственному разоблачению существовавшие социальные порядки, монархический строй, неприглядная роль церкви, несшей верную службу сильным мира сего, помогавшей им держать в кабале простой люд, который гнул спины на своих господ. Мелье обличал религию, пытаясь объяснить ее истинную роль в обществе, обличал духовенство, королей, которые, восседая на троне, не слышали стонов измученного непосильным трудом, нищетой и бесправием народа. Даже великий Вольтер признавался в одном из писем, что он дрожал от ужаса, читая «Завещание» Жана Мелье.

Когда в 1762 году, спустя три с лишним десятилетия после трагической смерти Мелье, Вольтер издал извлечение из «Завещания», в небольшой книжице, увидевшей свет, не было и сотой доли того, что с такой откровенностью высказал сельский священник. Все, что заставляло Вольтера «дрожать от ужаса», было выброшено. Но и такой подчищенный и подправленный Мелье был страшен. Не случайно в письме своему другу Вольтер писал, что не хотел бы, чтобы «Завещание» попало в руки молодых людей, «которых оно могло бы совратить с пути истины».

В 1772 году извлечение из «Завещания» издал Поль Гольбах. Затем появляются другие издания рафинированного, подчищенного Мелье. В них сохраняется очень немногое от настоящего Мелье. Однако и эти издания подвергаются преследованиям. Светские власти и духовенство все еще не отказываются от мысли предать забвению имя Мелье, заставить священника из Этрепиньи замолчать навеки.

В феврале 1775 года выносится приговор парижского парламента о сожжении «Завещания» как произведения вредного, крайне опасного и вольнодумного. Палач в красной маске бросает в костер книги. Они пылают, охваченные огнем.

Шесть десятилетий спустя вспыхивает костер во Вьенне. И снова пылают в нем изъятые экземпляры книги, на обложке которой стоит имя Мелье. Но огонь оказывается бессильным. Книга, словно сказочная птица Феникс, возрождается из пепла, вновь тайно передается из рук в руки, зовет к борьбе против мира угнетения.

В 1864 году в Голландии впервые выходит в свет полный текст «Завещания». До сих пор, говорилось в предисловии к этому изданию, Мелье знали все, но никто его не читал. Теперь заговорил сам Мелье, и его голос разнесся по всей Европе.

Мелье мечтал об этом, когда писал в своем скромном домике в Этрепиньи «Завещание». «Я хотел бы иметь силу, — писал он, — сделать мой голос слышимым от одного края королевства до другого или даже от одного конца земли до другого; я готов кричать изо всех сил: люди, вы — безумцы, с вашей стороны безумие давать себя таким образом обманывать и слепо верить стольким нелепостям! Я разъяснил бы людям, что они находятся в заблуждении и что те, кто ими правит, обманывают и одурманивают их. Я открыл бы им эту тайную систему несправедливости, которая делает их повсюду такими жалкими и несчастными и неизбежно в грядущих веках будет стыдом и позором для наших дней. Я упрекнул бы их в неразумии и безрассудстве, заставляющем их плыть по течению и слепо придавать веру стольким заблуждениям и иллюзиям и столь смешному и грубому шарлатанству. Я их упрекнул бы в том, что они малодушно оставляют так долго тиранов в живых и не стряхнут с себя раз и навсегда ненавистное иго их тиранической власти».

Мелье продолжал жить, и честные люди обращались к истории его жизни, чтобы найти те источники, из которых черпал он силы для своего смелого, разящего всякую несправедливость слова. Слова гневного, обличающего, зовущего в будущее.

4

«Дорогие друзья, мне нельзя было при жизни открыто высказать то, что я думал о порядке и способе управления людьми, об их религиях и правах, это сопряжено было бы с очень опасными и прискорбными последствиями, поэтому я решил сказать вам это после своей смерти».

Священник из Этрепиньи Жан Мелье начал свою последнюю проповедь, в которой он впервые за все годы жизни высказал все, что до той поры хранил в тайниках своей души. А до этого были сотни других проповедей, произнесенных с церковной кафедры. Это были обычные обязанности кюре, которые он как крест нес четыре десятилетия своего служения на церковном поприще.

Когда генеральный викарий Лебег доложил архиепископу реймсскому о скандальной истории с кюре из Этрепиньи, кардинал де Майи удивленно переспросил:

— Мелье? Но ведь он был примерным служителем божьим.

Да, всю жизнь он считался примерным священником. Сам кардинал мог поручиться в его благонадежности. Как же случилось, что этот примерный кюре сделал то, что под стать самым воинствующим бунтовщикам?

До наших дней сохранились весьма скудные сведения о Мелье. Они дают возможность сделать вывод, что он и в самом деле всегда считался добропорядочным священником, не подававшим церковному начальству никакого повода для недовольства им.